В российской фантастике большие перемены. Грозная «четвертая волна», вспухшая еще в начале восьмидесятых, сначала потеряла большую часть мощи от удара о тупые волноломы госкомиздатов, после раздробилась о рыночные пирсы и то, что она вынесла на книжные лотки, можно пересчитать буквально по пальцам. Но зато — какие имена!
Вячеслав Рыбаков. Писатель от Бога. Пишет мало, но практически все, им написанное, неправдоподобно талантливо. Как соавтор сценария фильма Конст. Лопушанского «Письма мертвого человека» получил Госпремию РСФСР. Издал пока две книги: роман «Очаг на башне» в некогда нашумевшей серии «Новая фантастика» и сборник «Свое оружие». И то, и другое сейчас в принципе невозможно достать: разошлось по любителям. Сам себя считает невезучим: бесконечно долго не может выйти три года назад подготовленный сборник «Преломления», задерживается книга в серии «Русский роман»… И, в то же время опубликованный в «Неве» новый роман «Гравилет «Цесаревич» (произведение, на мой взгляд, очень сильное) получает престижнейшую премию Бориса Стругацкого «Бронзовая улитка» как лучший фантастический роман прошлого года. И пренебрежительно игнорируется номинаторами Букера…
Андрей Лазарчук. Автор, поразительно интересный для наблюдения: начал с несложных по форме, но глубоких философских рассказов, в повести «Мост Ватерлоо» перешел к социально-психологической литературе, потом напечатал жесткий триллер «Иное небо» (профессиональная премия «Странник» это-го года)… Напечатанный в новом литературном журнале «День и ночь» роман «Солдаты Вавилона» (завершающая часть трикнижия «Опоздавшие к лету»), похоже, произведет в литературе большой шум — экспериментальная по форме философско-мировоззренческая проза такого масштаба появляется далеко не каждое десятилетие. Впрочем, шум будет лишь в том случае, если литературный истеблишмент снизойдет до чтения «этой фантастики»…
«Эта фантастика», впрочем, давно и прочно осознает, что «толстая» литературная периодика скорее предпочитает публиковать посредственные реалистические произведения, нежели талантливый, но «не вполне реалистичный» роман. Более того: современное литературоведение просто не готово воспринимать современную фантастику. Как это ни парадоксально, профессиональным критикам не хватает профессионализма, когда они 6ерутся говорить о произведениях, скажем, Стругацких. Уровень
мышления нужен другой. Не выше, не ниже — просто другой.
Та же история с романами и повестями Андрея Столярова. Он любит рассказывать одну историю из своей биографии. В самом начале восьмидесятых он предложил издательству «Молодая гвардия» (тогда лишь оно более-менее регулярно издавало отечественную фантастику) сборник. Рукопись ему вернули с сопроводительным письмом, из которого следовало, что повести его прочитаны, но совершенно не восприняты. Пожав плечами, Столяров предложил тому же издательству рассказы, которые считал неудачными. На этот раз ответ был более благожелательный. Из чисто спортивного интереса Столяров отослал в «Молодую гвардию» свои ученические рассказы (у каждого автора есть папка, в которой хранятся первые опыты — писатели вообще народ сентиментальный). И получил в ответ следующее: «Ну вот! Можете же, можете! удивительно быстро прогрессируете, как писатель!»
К сожалению, как дальше «прогрессировать» в эту сторону Столяров просто не представлял. И книжка в «МГ» так и не вышла… Зато вышли другие. Сборник «Изгнание беса» получил премию «Старт» как лучшая дебютная книга фантастики, медаль имени Александра Беляева, два рассказа из него — читательскую премию «Великое Кольцо». А сборник «Монахи под луной», в конце концов, оказался премированным буквально насквозь: одноименный роман — премия Бориса Стругацкого, повесть «Послание к коринфянам» и рассказ «Маленький серый ослик» — премия «Странник»… Пишет Столяров, как правило, вещи очень мрачные по настроению, его мир — царство Апокалипсиса, и, в то же время, он тонкий стилист: проза его холодна и совершенна, как поверхность полированного стального шара…
Поразительно, подумает непредубежденный читатель. Поверить автору статьи, так эти писатели должны популярность иметь немереную, — вон премий-то сколько! А о них, вроде, и не слышно ничего… Может быть, подумает непредубежденный читатель, для фантастов они, эти писатели, и хороши, а вот по сравнению с Большой Литературой (он так и подумает, непредубежденный читатель: оба слова с большой буквы) — не тянут . . .
Странные представления сложились у наших читателей о фантастике. «По сравнению с Большой Литературой вся фантастика чиха не стоит — асе эти звездолетные бои и чудовища с колдунами…» Фантастика — слово почти ругательное. Ее ли-
бо любят и ценят, либо презрительно или равнодушно игнорируют — всю разом, всю без разбору. Вот попробуй назвать Булгакова фантастом – да это же воспримут почти как оскорбление! «Как?! Булгаков — фантаст?! Да как же вы его смеете равнять со всякими там…» — и дальше перечисляют, с кем. А я, изволите ли видеть, никого ни с кем не равнял. Я, знаете ли, сказал, что Михаил Афанасьевич фантастические произведения писал. Или вы полагаете, что «Мастер и Маргарита» — кондовый реализм? А «Роковые яйца» — что, РСФСР действительно переживала «куриный кризис»? На что же вы, батенька, обижаетесь?
И что это вы, вообще, за деление придумали: Большая Литература — это, значит, хорошо, а фантастика — стало быть, плохо… Что, в большой Литературе графоманов нет? или в фантастике — литературных шедевров? Что? Есть? Тогда какого лешего кривить губы при виде звездолета на обложке — может, это Лем! Или презрительно морщить нос от марсианского пейзажа на другой — может, это Брэдбери! Или хихикать от супермена в одних шортах на третьей — может, это Стругацкие
Просто не знаю, кого благодарить за то, что сидят фантасты — все, гамузом! — в этой загородке с оскорбительной надписью «не Большая Литература». Может, господина Хьюго Гернсбека, создавшего в 1926 году первый специализированный журнал НФ? До этого момента никому и в голову не приходило выделять фантастику в отдельную епархию. Мэри Шелли — литература. Уэллс — литература. Олаф Стэплдон, Карел Чапек, Олдос Хаксли — литература. Но это уже, скорее, по инерции. А вот Теодор Старджон — это, знаете ли, фантастика, и Урсула Ле Гуин — извините, тоже. А вот Оруэлл — наш, Оруэлла мы фантастам не отдадим. И Борхеса — тоже.
А может, товарищей из ЦК КПСС благодарить? Тех, которые в приказном порядке обязали некогда советскую фантастику быть близкой народу, понятной ответственным работникам и звать молодежь во втузы и светлое будущее? Те, которые вышвырнули в Париж Евгения Замятина, тщились сделать Булгакова мелким чиновником, отказывали жене Александра Грина в праве быть похороненной рядом с мужем, ломали в лагерях Сергея Снегова, травили Стругацких, возносили графоманов — что в фантастике, что в прочих областях литературы,— одинаково конфисковывали рукописи — и у Василия Гроссмана, и у Вячеслава Рыбакова…
Есть такой литературный метод — фантастика. Как любой
литературный метод, как любое литературное направление, его можно рассматривать как отдельный предмет исследования, профессиональных интересов. Но с какой стати именно этот метод стал объектом пренебрежительного отношения, а люди, в нем работающее, все разом попали в литераторы второго сорта?
Впрочем, мне не обидно за покойных Немцова, Охотникова и Гамильтона, равно как и ныне здравствующих Казанцева, Медведева и Ван Вогта. Мне обидно за Стругацких, произведения которых не понимают второстепенные литературоведы, берущиеся о них писать — а литературоведы высшего класса считают это ниже своего достоинства. Мне обидно за Вячеслава Рыбакова, который никогда в жизни не сумеет мало-мальски достоверно описать какой-нибудь «сопространственный мультиплексатор», но воспринимается критиками так, будто он пишет книги о роботах. Мне обидно за Андрея Лазарчука, чьи философские концепции уже не в состоянии воспринять традиционная аудитория фантастики — а другой аудитории у его книг нет. Мне обидно за Андрея Столярова, который сам вынужден подводить литературоведческую базу под то направление, в котором он работает — ибо знает, что ни один профессионал за это не возьмется. Не потому, что эта задача ему не по плечу, а потому, что слишком много чести — сравнивать Столярова, скажем, с Хиндемитом…
Мне обидно за многих авторов, которых я здесь не назвал. Или вы думаете, что в России нет авторов, достойных упоминания в одном ряду с Рыбаковым и Лазарчуком?. .
Но мне не хватило места даже на упоминание о них. Ведь нужно еще сказать о том, ПОЧЕМУ возникло это литературное гетто.
Потому лишь, что часть фантастики, сознающая себя не просто развлекательным чтивом, всегда занималась проблемами, которые реалистической литературе просто не под силу. Кто из реалистов сумел осуществить социальное моделирование в тех же масштабах, что и Лем? Никто — разве что отказавшись от своего реалистического инструментария. Как средствами реалистической литературы сделать роман о взаимоотношениях не человека с человеком, а, скажем, человечества с другим человечеством? Или дать новую философскую концепцию развития цивилизации?
Большая часть этих проблем далека от повседневности, которой живет литература реалистическая. Естественно, что и литературоведы, занимающиеся ею, пытаются и фантастический
роман оценивать по тем же самым критериям. А с какой стати? Художественные задачи — принципиально другие, художественные средства — тоже… И, как правило, критики просто не в курсе этих задач и этих средств. Как следствие — ксенофобия ко всей фантастике. (Кстати — именно проблема ксенофобии стало одной из базовых тем НФ).
Фантастике, по-видимому, нужны свои профессиональные литературоведы…
Сказал — и сам испугался. Свои литературоведы — это же снова оно, гетто… Замкнутый круг? Что же — фантастика и далее будет обречена на изоляцию? Свои критерии, свои критики, свои читатели — все отдельное?
Увы, похоже, что так. По крайней мере, до тех пор, пока не станут повседневностью контакты с иными мирами, путешествия во времени, объединенные сознания и кибернетический разум. Тогда всем этим займется литература реалистическая.
А фантастика — она и тогда будет идти впереди.
И жаловаться на то, что ее считают литературой второго сорта.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
Сергей Бережной
РЕЦЕНЗИИ
Айзек Азимов. Роботы и Империя. / Пер. с англ. А. Абдураимова и О.Максименко; Худ. Г.Ябкевич. — Петродворец: Петербург, 1992.— ISBN нет.— 352 с; 10 т.э.; ТП+С; 84×108/32.
Гарри Гаррисон. Запад Эдема. / Пер. с англ.; Худ. Г.Метченко.— Екатеринбург: Виктори; Джаконда, 1992.— ISBN 5-8791-4001-6. — 400 с, ил.; 200 т.э.; ТП; 84×106/32.
Абордажная команда российских издателей с гиканьем и воплями смела с палубы лайнера «Айзек Азимов» и крейсера «Гарри Гаррисон» все надстройки, похватала все, что лежало на виду, и скрылась в пучине экономических потрясений. Запоздавшие боцманские свистки, с бодуна похожие на полицейские, отскочили от разошедшихся по океанской глади кругов, эскадра наращивала броню и шевелила куцыми пушками. Классики запирали сейфы. Пиратские паруса прощально махули им из-за линии горизонта и пропали а дымке безвестности.
…Добычу, взятую в тот день, вынесло торговым прибоем на лотки петербуржских спекулянтов в марте 92-го. «Роботы и Империя» [«Robots and Empire», 1985], выпущенный десятитысячным тиражом «в просветительских целях» (как указано в выходных данных), почти не попадался, зато «Запад Эдема» [“West of Eden”, 1984] рухнул на читателя «стремительным домкратом». Издания эти — родные дети ФЛП по качеству перевода: и то, и другое читать без адских мук могут только весьма и весьма нетребовательные фэны; меня, например, просто измяло желание начать редактировать текст сразу по ходу дела (тем более, что язык обоих романов чрезвычайно прост). Кроме того, как мне показалось, из текста Гаррисона с мясом вырывались целые куски — ближе к финалу романа возникают странные лакуны в сюжете и диалогах. О том, что из романа вылетели весьма занятные приложения и изгажены до неузнаваемости отличные иллюстрации, не стоит и упоминать.
«Запад Эдема» я считаю вершиной творчества Гаррисона за все последнее десятилетие. Это «альтернативная история» с
«развилкой» в доисторические времена: по авторскому произволу, динозавры своевременно не вымерли и развились в весьма и весьма разумных тварей. Твари заселили Африку и Средиземноморье и, подгоняемые наступающими с севера льдами, перенесли экспансию на американский континент, где внезапно столкнулись с первобытным человеком. Конфликт между двумя цивилизациями и составляет сюжетную основу романа.
Цивилизация ийлан (динозавров) описана весьма подробно. Не зная огня, ийлане развили биотехнологию, выведя генетическими манипуляциями животное-микроскоп, животное-лодку, животное-плащ и другие предметы быта и орудия производства. Социальное устройство ийлан не является чем-то абсолютно новым в НФ — это нормальный рациональный тоталитаризм, ийлане отягощены, кроме всего прочего, половым и видовым шовинизмом (у них бронебойный матриархат, самцы не могут даже думать о каком-то равноправии; за иными видами животных — равно как и за Homo sapiens — право на разум не признается). Проявления свободомыслия Гаррисон показывает с сочувствием, но как-то непоследовательно: чувствуется, что ему, собственно, не до того. Его увлекает сюжет.
Сюжет же действительно хорош, хорош хотя бы своей хрустальной простотой. Приключения главного героя, взятого ийланами в плен еще мальчиком, а после побега ставшего вождем сопротивления экспансии динозавров, незамысловаты, но убедительны. В оригинале главы романа иллюстрировались изображениями зверья, упоминаемого в тексте, что придавало повествованию вещественность, объемность. Естественно, в русском издании ничего подобного нет. как результат, роман приобретает вид бронзового Аполлона, побывавшего под штамповочным прессом: нечто с дыркой. Предлагаю екатеринбургским издателям переквалифицироваться в кастраторов: нужные навыки у них явно в избытке.
«Роботы и Империя» Азимова сюжетно расположен как раз посредине между циклом об Илайдже Бейли и сагой об Основании. Роман насыщен отсылками к «Стальным пещерам», «Обнаженному солнцу» и не издававшейся еще у нас третьей серии «Роботы Утренней Зари» (хотя, по-видимому, в ближайшее время и за этим дело не станет), кажется, по цикловой хронологии это первый роман, где поминаются психоистория,— изобретенная, как выясняется, не хари Селдоном, а вовсе даже роботом-телепатом Жискаром (впервые вплыл в сюжет в «Роботах Утренней Зари») тысяч эдак на десять лет раньше,— и будущая Галакти-
ческая Империя.
То, что «Роботы Утренней Зари» не выходили на русском, создает некоторые неудобства при чтении «Роботов и Империи» — впрочем, не фатальные. Сам по себе роман о последней (?) попытке космонитов покончить с экспансией землян в космосе весьма и весьма занятен. Заговор профессора Амадейро с планеты Аврора — эдакий злодейский робототехник — читателю демонстрируется с удивительным мастерством. То, что заговор есть, Азимов не скрывает. Суть же его определить из всего предыдущего сюжета совершенно невозможно. Азимов играет с читателем в кошки-мышки до последнего и, объяснив в финале все и вся, делает последний сюжетный кульбит — не то, чтобы абсолютно внезапный, но довольно изящный. Кроме того, в качестве головоломки для интеллектуалов остается неразгаданной тайна планеты Солярия, покинутой населением в явно провокационных целях — дабы у Р.Дэниела Оливо и читателя не замерзли мозги.
Остается добавить, что для пиратствующих издателей наступают трудные времена — вошел в строй российский Закон об авторском праве, да и западные литагенты, весьма щепетильные в юридических вопросах, все активнее начинают проникать на наш уродливый книжный рынок. Впрочем, пиратов пока что не становится меньше.
Сергей БЕРЕЖНОЙ
«Интеркомъ» #4 (1993)
Филип К.ДИК. Убик. / Пер. с англ. А.Лазарчука; Суперобл. Т.Опритовой; Ил. А.Карапетяна.— СПб.: Terra Fantastica, 1992 (Оверсан; 2).— ISBN 5-7921-0011-Х.— 316 с. , ил.; 50 т.э.; ТП+С; 70×100/32.
Спасибо, Андрей! Второй раз спасибо!
В первый раз это — именно _это_ — «спасибо» прозвучало в 1985 году, когда Андрей Чертков дал мне почитать самиздатовского «Убика». Это был редкий кайф! Редчайший! Я обалдел ващще.
Сейчас уже трудно себе представить — как это я мог когда-то не читать «Убик». Поразительно. Я вполне помню себя, не читавшего «Жизнь и судьбу» Гроссмана.
Упаси меня Бог проводить параллели, но факт — «Убик» сыграл в моей жизни важнейшую роль, став одним из тех лежащих на дороге драгоценных камней, которые нельзя не подобрать — а подобрав, нельзя не нагнуться за следующим…
Поэтому — спасибо, Андрей! Теперь — спасибо за то, что ты эту книгу выпустил. Пусть не первым, но зато отдельным изданием — на мою «золотую полочку».
Ничего, что я перечитал этот роман с гораздо меньшим обалдением. Зато теперь я его лучше понял. А эмоции — что ж, я помню, как я читал его _тогда._ Помнишь восемьдесят пятый?.. Хорошо было, ч-черт…
Сколько с тех пор попадалось в руки книг-булыжников, сколько книг-стразов — и как мало книг, в которых гений автора виден был даже сквозь бездарный любительский перевод. Кстати, к переводу Андрея Лазарчука это, конечно, не относится. Прекрасный перевод — мягкий, шелковистый, иногда кажется, что даже слишком мягкий, в нескольких местах этого романа стоило бы порезаться о резкий перепад стиля. Но — нет, так нет. Все равно — спасибо, Андрей!
Мимоходом коснусь иллюстраций. У Андрея Карапетяна есть работы гораздо лучше. Гораздо. It is clear? но — по традиции — спасибо, Андрей!
Спасибо, ребята! Общеизвестно, что книга — лучший подарок. Необщеизвестно, что именно _эта_ книга. Но мы-то с вами знаем…
Сергей БЕРЕЖНОЙ
“Интерком” #5 (1’94)
Филип К.Дик. Человек в Высоком Замке. / Пер. с англ. К.Плешкова, Б.Крылова, Г.Корчагина и И.Петрушкина; Сост. М.Лаврентьев; Послесл. С.Трохачева; худ. н.Зубков.— СПб.: Лениздат; Измерение, 1992.— ISBN 5-2890-1427-6.— 606 с.; 200 т.э.; ТП; 84×108/32.
Включенные в сборник три классических романа Филипа Дика — «Стигматы Палмера Элдрича» [«The Three Stigmata of Palmer Eldrich«, 1964], «Снятся ли андроидам электроовцы?» [«Do Androids Dream of Elecric Sheep?«, 1968] и «Человек в Высоком замке» [«The Man in the High Castle«, 1962],— на мой взгляд, вещи чрезвычайно и искренне религиозные. Религиоз-
ность их, впрочем, чрезвычайно далека от ортодоксальных верований: боги в романах Дика обретают то жуткий облик продавца наркотиков, то генерируются электроникой, то проявляют себя через гадание по китайской Книге Перемен. Общее в них лишь то, что они всемогущи. Иногда их можно убить, иногда — пассивно им противиться, почти всегда — отвергнуть, но вовсе не потому, что они ложны. Просто герой Дика так же всемогущ, как и боги.
Язычество человека, которого при жизни звали Филип К.Дик, не передалось ни одному из известных мне авторов, но обрело многочисленных поклонников среди читателей, увлеченных его гениальным воображением в водоворот миров, которые отличаются от реального лишь тем, что не отличаются от него.
К сказанному остается добавить лишь то, что романы переведены без бросающихся в глаза ошибок, но, на мой взгляд, все-таки недостаточно хорошо — особенно первые два. Третий сделан глаже. Но Дик — признанный стилист, поэтому даже просто «гладкий» перевод для его произведений недостаточен.
Впрочем, кто из писателей не достоин лучшего переводчика?
Сергей БЕРЕЖНОЙ
«Интеркомъ» #4 (1993)
Томас М.ДИШ. Геноцид. / Пер. с англ. И.Хижиной, М.Пчелинцева, С.Логинова; Суперобл. В.Бобылева; Ил. В.Бобылева, С.Строгалевой.— СПб.: Terra Fantastica, 1993 (Оверсан; 5).— ISBN 5-7921-0022-5.— 384 с., ил.; 50 т.э.; ТП+С; 60×90/16.
Вслед за прочими изысканными блюдами составитель серии предложил нам сборник Томаса Диша.
Это уже пятая книга серии — причем первая в новом (увеличенном) формате. Изменение формата, чем бы оно ми диктовалось, на мой взгляд, свидетельствует о недальновидности менеджеров издательства и составителя серии, недальновидность эта проявилась, во-первых, когда серия только задумывалась. Формат книг тогда определялся в точном соответствии с основным принципом серии: одна книга — один роман или один авторский сборник. Так как первые три книги серии были достаточно тонкие, был выбран привычный старым фэнам формат се-